Николай Константинович Рерих как идеолог русского стиля в искусстве начала XX века

В. Л. Мельников

Тема вклада Н. К. Рериха в формирование идеологии Высокого Русского стиля сразу же обращает нас к теме возрождения русских традиций культуры. Для великого художника именно возрождение традиций определяли стиль. На излёте Серебряного века нашей культуры в русском обществе широко обсуждались пронизанные всё тем же «возрожденческим» духом программы росписи и иконостаса Феодоровского Государева собора в Царском Селе, концепция Русского Феодоровского Городка, бывшего номинально местом для пребывания причта Государева собора, а ставшего на самом деле Китежем русской культуры, её Ноевым ковчегом. Для утверждения этой программы многим, включая государя Николая II и Н. К. Рериха, потребовалось совершить паломничество «по старине» – фактически посетить древние русские города с их святынями.

В процессе формирования Русского стиля – и даже больше: в процессе сохранения самой русской жизни – именно Н. К. Рерих стал тем «спусковым механизмом», который запустил неумолимый процесс вхождения ценностей древнерусской культуры в нашу действительность. Этот процесс мы отчасти наблюдаем до сих пор, несмотря на все проблемы, которые существовали в советское время и существуют сейчас. Но именно в советское время были реализованы многие научные идеи, которые были сформулированы в начале XX века. Впрочем, каждое время имеет свои плюсы и минусы. И самое лучшее время – это то, в котором мы живём.

Обозначим ряд примеров, которые раскрывают перед нами тему Н. К. Рериха как человека, активно продвигавшего идею возрождения русских традиций культуры и, тем самым, оказавшего огромное влияние на идеологию Русского стиля в искусстве начала XX века.

Изварский родник

Мы все хорошо знаем Извару как место становления Н. К. Рериха. Обратим внимание на изварский снимок, где он в русской рубахе (СПбГМИСР, КП-1259: ил. 1). Можно отдельно исследовать эту рубаху, выяснить, какая она – быть может, с ижорским или водским орнаментом [ил. 3], к какой области России относится или какого она покроя. Лично я думаю, что это русская рубаха, так как русская культура была понятна и близка Н. К. Рериху, ведь в Петербургской губернии в тот период уже преобладало коренное русское население. Здесь русские люди жили с XII века (от этого времени в окрестностях мызы Извара фиксируются древнерусские памятники). Первое упоминание деревни Взвар относится к XV веку. Деревня описывается в Переписной оброчной книге Водской пятины Великого Новгорода 1500 года в составе Покровского Озеретцкого погоста Копорского уезда. И Н. К. Рерих надел русскую рубаху не для того, чтобы кому-то позировать или кого-то удивить. Он надел её потому, что гордился тем, что он – русский.

Ил. 1. Н. К. Рерих в Изваре. Конец 1890 х
Ил. 2. Изварская девушка. Кон. XIX – нач. XX в.
Ил. 3. Вышивка на рубахе Н. К. Рериха
Ил. 4. Вышивка на одежде изварской девушки

В середине 1970 х гг. Людмиле Васильевне Мищенко удалось получить у потомков жителей изварской мызы уникальные фотографии. По ним мы можем представить крестьян Извары и её окрестностей. Например, на одном из снимков – улыбающаяся девушка (СПбГМИСР, КП-3517: ил. 2), возможно, прототип будущей задумчивой «Ункрады» [ил. 5], в совершенно оригинальном местном наряде, украшенном яркими узорами [ил. 4].

Ил. 5. Н. К. Рерих. Ункрада. 1909. Темпера. Местонахождение неизвестно
Воспроизводится по открытке, изданной Общиной Св. Евгении в 1910 году

Ил. 6. Жители деревни Извара быв. Царскосельского уезда быв. Санкт-Петербургской губернии.
Начало XX века. СПбГМИСР, КП-3518

На групповой фотографии из сборов Л. В. Мищенко (все они поступили в дальнейшем в собрание СПбГМИСР) мы видим людей, по-видимому, не только русских, возможно, есть среди них местные финно-угорские элементы (ил. 6). Мыза Извара – это место сплава разных культур и разных народов на протяжении более 500 лет, но, конечно, преобладали русские, и для молодого, бодрого, подтянутого Николая Рериха было естественным надеть русскую рубаху и обуться в настоящие хромовые сапоги. Таким образом, в Изваре произошло первое осознание Н. К. Рерихом отличий русской культуры от иной, в данном случае – ингерманландско-финской или водской. Отчасти осознание этих отличий и составило содержание обширной археологической деятельности Н. К. Рериха на Ижорском плато в конце XIX века. БОЛОГОВСКАЯ УСАДЬБА Местом, где окончательно сформировалось его понимание традиций русской культуры, стало Бологое. Здесь произошла встреча с будущей супругой, Еленой Ивановной Шапошниковой. Здесь произошло полное погружение Н. К. Рериха в мир русской усадьбы. Усадьба, изначально иноземное явление, внешне чужеродное для России, постепенно по своей сути стало глубоко русским. Именно в русской усадьбе сформировался особый тип подвижника из высшего общества, который самоотверженно, в духе христианских идей, идей самообразования самой чистой пробы, сохраняет, изучает и представляет культуру. Если говорить о XVIII веке – это усадебный мир времён Андрея Тимофеевича Болотова (ил. 7).

Ил. 7. Андрей Тимофеевич Болотов (1738—1833) – известный русский учёный, писатель, энциклопедист, один из родоначальников русской агрономической науки
Фрагмент портрета на выставке «Величественный гений. А. Т. Болотов» в Доме-музее В. В. Вересаева (Тула)

Ил. 8. Князь Павел Арсеньевич Путятин (1837—1918) – известный русский учёный, антрополог, палеоэтнолог, создатель комплексного Бологовского усадебного музея
Фотография конца XIX – начала XX веков. СПбГМИСР, КП-835

Ил. 9. Елена Ивановна Шапошникова, в замужестве Рерих (1879—1955) – известный русский философ, соучредитель Гималайского исследовательского института «Урусвати»
Санкт-Петербург. Около 1900. Фотография Е. Л. Мрозовской. СПбГМИСР, КП-1286

Если вспоминать середину XIX – начало XX веков – это бологовская усадьба князя Павла Арсеньевича Путятина (ил. 8). (Есть, конечно, и другие примеры). Это, несомненно, русское явление, влиявшее на жизнь и творчество Н. К. Рериха на протяжении более 15 лет. Сам он пишет, что по-настоящему открыл для себя мир русской усадьбы в Порховском уезде Псковской губернии, где побывал в 1899 году во время археологических раскопок. Как мы знаем, сразу после Порховского уезда, потрясённый порховскими находками, красотой порховского Вышгорода, порховским хлебосольным гостеприимством, усадебными галереями и библиотеками, Н. К. Рерих направился в Бологое, где провёл несколько дней в общении с князем П. А. Путятиным и его многочисленными родственниками, включая обворожительную Елену Ивановну (ил. 9). Он понял, что где-то вне обеих столиц лежит бескрайний бездонный океан русской традиционной жизни на земле, жизни в самых разных, порой прекрасных, а порой и причудливых, «странных» формах. На многие годы эта традиционная русская жизнь стала для него отдохновением и магнитом.

Ил. 10. Автограф стихотворения Н. К. Рериха «Стража у врат»,
написанного на Валдае в 1916 году. ОР ГТГ. Ф. 44. Оп. 1. Д. 46. Л. 40

Ил. 11 а - б. Первая публикация очерка Н. К. Рериха «Неотпитая чаша»
(Биржевые ведомости. – СПб., 1915. – 3 (16) августа. – Утренний выпуск. – № 15003. – С. 3)

Каждый год он отправлялся в русскую усадьбу, чтобы открыть новые культурные сокровища и… самого себя. Напомним только одно его поэтическое откровение, принесённое из валдайской усадьбы Сменцово в 1916 году: «Стража у врат» (ил. 10). Но на весь мир русскую культуру славят следующие строки из очерка «Неотпитая чаша» (ил. 11), написанные за год до этого в том же в Сменцово:

«Причудны леса всякими деревьями. Цветочны травы. Глубоко сини волнистые дали. Всюду зеркала рек и озёр. Бугры и холмы. Крутые, пологие, мшистые, камен-ные. Камни стадами навалены. Всяких отливов. Мшистые ковры богато накинуты. Белые с зелёным, лиловые, красные, оранжевые, синие, чёрные с жёлтым... Любой выбирай. Всё нетронуто. Ждёт. <…> Точно неотпитая чаша стоит Русь. Неотпитая чаша – полный, целебный родник. Среди обычного луга притаилась сказка. Самоцветами горит подземная сила. Русь верит и ждёт».

Сейчас и места от этого Сменцово не осталось. Ориентир – бывшая станция Николаевской железной дороги Лыкошино в получасе езды от Бологого.

Как мы знаем, и от путятинской усадьбы в Бологом тоже почти ничего не осталось – лишь оригинальным образом представленная память. На месте главного усадебного дома (ил. 12), где более полувека находился комплексный усадебный музей, ныне – торговая площадь, и прямо на ней доброхоты поставили так называемый «Камень любви» с рериховской мемориальной доской, время от времени оскверняемой местными вандалами. Рядом с «Камнем любви» причудливо выросло титановое «Дерево любви», на металлических ветвях которого новоиспечённые молодожёны навешивают символические замки. Поразительная реминисценция неистребимого язычества!

Согласно высказыванию Н. К. Рериха, отлитом в чугунной мемориальной доске (ил. 13), именно здесь он встретил спутницу и вдохновительницу всей своей жизни. Будем помнить, что Е. И. Шапошникова – явление уникальное, и она именно русское явление: и по крови, и по духу. По отношению к быту и культуре она – русская женщина.

Ил. 12 и 13. Мемориальные доски в Бологом – важнейшем пункте символической «Державы Рериха» Съёмка 6 июня 2012 года
Ил. 14. Современное состояние церкви «Святой Живоначальной Троицы при новом кладбище» в Бологом. Построена в 1808 году. Фотография 2006 года

В своих письмах 1900-х годов Николай Константинович упоминает о её внимании к простым людям в Бологом, о том, как она выходила к ним во время эпидемий, чтобы дать милостыню. Общение с народом и общение с Богом происходило в традиционном месте – в (слава Богу!) устоявшей в советское лихолетье Свято-Троицкой церкви, построенной не позже 1808 года (ил. 14). Могильные камни Путятиных и других их современников на погосте возле храма напоминают об особой бологовской странице жизни Рерихов. Быть может, не навсегда утрачен этот благой усадебный остров нашей культуры, и он ещё всплывёт из небытия, чтобы и нам дать отдохновение и защиту.

Следующая веха – первая длительная совместная поездка Рерихов по исторической Руси в 1903 году. Эта была не просто «туристическая» поездка, продолженная Н. К. Рерихом самостоятельно и на следующий год, это было настоящее паломничество, которое сразу же дало качественно новый уровень понимания и вхождения в русскую культуру. То, что было до этого у Н. К. Рериха (а это огромный объём работы в качестве исторического живописца – его картины приобрела Третьяковская галерея; в качестве учёного – в Петербургском университете он защитил диплом «Правовое положение художников Древней Руси» и затем в Петербургском Археологическом институте он прочёл курс «Художественная техника в применении к археологии»), всё же было ещё в значительной мере книжным и теоретическим. Даже те летописи и лицевые подлинники, которые В. В. Стасов открывал и показывал Н. К. Рериху в Публичной библиотеке, – всё-таки это дистанционное ощущение, подобное ощущениям того, кто приезжает в Петербург, – кажется, что ты приехал в Россию, а на самом деле до России ещё не доехал. Именно такое ощущение сквозит у Н. К. Рериха до того, как он отправился с молодой женой в путешествие по России. Ему и ранее, ещё в изварский период, доводилось совершать длительные поездки, о которых он вспоминает в очерке «Чутким сердцам» (23 февраля 1935):

«В 1894-м – Троице-Сергиева Лавра, Волга, Нижний Новгород, Крым. В следующем году – Киево-Печерская Лавра. Тайны пещер, “Стена Нерушимая”. Стоит ли? Не обезображено ли?

В 1896-м и 1897-м, по пути из Варяг в Греки – Шелонская Пятина, Волхов, Великий Новгород, Св. София, Спас Нередицкий, все несчётные храмы, что, по словам летописца, “кустом стоят”. В 1898-м – статьи по реставрации Святой Софии, переписка с Соловьёвым, Стасовым, а в 1899-м – Псков, Мирожский монастырь, погосты по Великой, Остров, Вышгород. В 1901–1902-м – опять Новгородская область, Валдай, Пирос, Суворовское поместье. Мста со многими храмами древними от Ивана Грозного и до Петра Великого».

Но почти все эти поездки были передвижениями одинокого путника, так или иначе, они имели более личное, локальное значение. Благодаря обретённой семейной полноте паломничество 1903 года явило совсем иной уровень погружения. Воздействие на эстетическое и нравственное начала оказалось столь сильным, что все мы до сих пор это чувствуем через знаменитую «Архитектурную серию», через целый ряд последовавших следом других картин и этюдов, а также через серию фотографий Елены Ивановны. Больше всего о русской народности, о русской культуре Николай Константинович написал именно по итогам этой поездки. Его отчётная статья «По старине» (1903) стала настолько востребованной обществом, что претерпела сразу четыре издания. Самое известное издание состоялось в журнале Императорского Санкт-Петербургского Общества архитекторов «Зодчий» в 1904 году под названием «Старина на Руси» (ил. 15). Это – квинтэссенция русского духа в эпоху Серебряного века. Иллюстрации к этому изданию были подготовлены самой Еленой Ивановной, очевидно, она же записывала и воспроизведённые тут же их названия. В них чувствуется местная традиция восприятия запечатлённого.

Ил. 15. Начало публикации отчёта о паломничестве по Руси в 1903 году.
Текст – Н. К. Рериха, иллюстрации – Е. И. Рерих

Н. К. Рерих писал в своей отчётной статье:

«Деньги-то есть, но интереса мало, мало любви. И покуда археология будет сухо-научною, до тех пор без пророчества можно предсказать отчуждённость её от общества, от народа».

Друг нашего музея-института, глубоко уважаемый нами профессор Александр Константинович Крылов, говорит, что и сейчас в университете наука часто убивает отношение к старине, а не насаждает к ней любовь. Это же было прочувствовано Н. К. Рерихом, как, быть может, никем из его современников. Ведь он в течение десяти лет делал именно «сухо-научные» отчёты для Императорской Археологической комиссии и остро чувствовал нехватку ответного интереса и любви, всё время утыкаясь в стену равнодушия:

«…Пора русскому образованному человеку узнать и полюбить Русь. Пора светским людям, скучающим без новых впечатлений, заинтересоваться высоким и значительным, которому они не сумели ещё отвести должное место, что заменит серые будни весёлою, красивою жизнью».

Какие это актуальные, насущные слова! И сказаны они глубоко воцерковлённым человеком, о чём свидетельствует определение «светским», в следующем издании опущенное. Именно светским в значительной части было петербургское общество, в котором Николаю Константиновичу суждено было проявлять себя около 40 лет. В чём же конкретно он видел перспективы возбуждения интереса и любви к старине, продолжение всей работы по возрождению русских традиций культуры? Прежде всего, в том, чтобы создать естественные условия свободного развития всех сфер бытия русского духа.

Например, о костюме он писал:

«Костюм не надо придумывать; века сложили прекрасные образцы его; надо придумать, чтобы народ мог жить национальным течением мысли, чтобы он вокруг себя находил всё необходимое для этого образа жизни; надо, чтобы в область сказаний отошли печальные факты, что священники сжигают древние кички, “ибо рогатым не подобает подходить к Причастию”. Необходимо, чтобы высшие классы истинно полюбили старину» («По старине», 1903).

Последняя в этом фрагменте интенция явно отнесена к императору Николаю II. Эта статья в одном из первых изданий была набрана в виде приложения к годовому Отчёту Императорского Общества поощрения художеств. Н. К. Рерих в то время был секретарём этого Общества, и в его обязанности входило раз в год составлять и лично представлять императору утверждённый Комитетом Общества отчёт. В 1904 году он применил «аппаратную уловку» – приложил к Отчёту свою статью, и, таким образом, донёс до самодержца мысли о Русской культуре. Известно, что Николай II знакомился с Отчётами Императорского Общества поощрения художеств, оставляя на их титульных листах простые записи типа «Читал» или просто – ставя крестик. Теперь эти документы хранятся в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга, в фонде 448.

Далее император Николай II мог прочитать следующее:

«Отчего фабрики не дают народу красивую ткань для костюмов, доступную, не грубую, достойную поновить старину? Дайте почву и костюму, и песне, и музыке, и пляске, и радости. Пусть растёт старинная песня, пусть струны балалаек вместо прекрасных древних ладов не вызванивают пошлых маршей и вальсов. Пусть и работает русский человек по-русски, а то ведь ужасно сказать: в местностях, полных лучших образчиков старины, издавна славных своею финифтью, сканным и резным делом, в школах можно встречать работы по образцам из “Нивы”».В то время «Нива» – это самый популярный «тонкий» журнал в России, распространявший по стране каждую неделю большими тиражами своего рода шаблоны пошлости. Увы, сейчас таких журналов стало гораздо больше.

«Часто говорится о старине и, в особенности, о старине народной, как о пе­режитке, естественно умирающем от ядовитых сторон неправильно понятой культуры. Но не насмерть ещё переехала старину железная дорога, не так ещё далеко ушли мы, и не нам судить: долго ли ещё может жить старина, песни, костюмы и пляски?».

Мы видим, что, подводя итоги своей первой длительной совместной поездки, Рерихи продемонстрировали комплексный подход к представлению собранного ими материала. В их «паломничестве за стариной» 1903 года – истоки того «панорамного метода», который явился идейной основой научной программы будущих американских и азиатских экспедиций 1920–1930‑х годов.

Ил. 16. Полуверки под Псковом. 1903. Фотография Е. И. Рерих
РГАЛИ. Ф. 2094. Оп. 1. Д. 1074. Л. 85

И здесь – чистое любование не только русским народом, оставшееся с великими русскими людьми на всю жизнь во время их скитаний на чужбине. Они всегда с большим уважением и восхищением относились ко всякому подлинному проявлению культуры любого другого народа. И начало этой «всемирной отзывчивости» (выражение Ф. М. Достоевского) тоже фиксируется во время поездки 1903 года. Вновь встретив знакомых с детства полуверцев (малый финноугорскоязычный православный народ сету в приграничных с Эстонией районах Псковской губернии, откуда родом его мать Мария Васильевна Рерих, рождённая Калашникова) (ил. 16), Николай Константинович словно кистью выписывает нахлынувшие радостные чувства:

«Издали толпа – вся белая: и мужики и бабы в белых кафтанах; рукава и полы оторочены незатейливым рисунком чёрной тесьмы. Странно думать, что так близко от нас, презирающих всякую самобытность, ещё уцелела подлинная ха­рактерность и несколько сот полутёмных людей дорожат своими особенностями от прочих».

Следующее место – Талашкино. В каком-то смысле, начиная с Талашкина, с 1904 года, паломничество Н. К. Рериха «за стариной» стало непрерывным. Жизненная парадигма Рерихов очень быстро из «Жизнь и Служение» перешла в область «Жизнь как Служение». Со времени андреевской «Державы Рериха» (март 1919) эта область подвижничества разрослась до беспредельной максимы «Жизнь есть Служение».

После посещения более 50 городов и исторических место в 1903 году, в 1904‑м Николай Константинович оставил беременную вторым сыном Елену Ивановну в усадьбе села Берёзки под Вышним Волочком и отправился по Волге, посетил Углич и другие поволжские города, многие подмосковные усадьбы, Можайск, Звенигород, Саввино-Старожевский монастырь. В конце концов, он приехал в Смоленск, где был буквально «взят в полон» практической работой по воплощению современных образцов русской культуры, которую вели две подвижницы, две русские княгини – Мария Клавдиевна Тенишева и Екатерина Константиновна Святополк-Четвертинская. Они же явили миру чудо Талашкина.

В семье Митусовых сохранился бесценный талашкинский снимок, собравший участников спектакля «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях» (опера Н. П. Фомина по мотивам известной поэмы А. С. Пушкина), состоявшегося в имении княгини М. К. Тенишевой в июле 1904 года. На снимке – Н. К. Рерих в роли королевича Елисея (5‑й слева). Не сомневаюсь, что определение других участников спектакля даст в будущем повод для написания новых статей. Устремление к глубинам русской культуры было настолько велико, что Николай Константинович не удержался от участия в постановке на сцене усадебного театра. Мы видим его облачённым в специально вышитый талашкинскими мастерицами русский костюм.

Ил. 17. Участники постановки спектакля «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях»
в усадьбе княгини М. К. Тенишевой. Талашкино. Смоленская губерния. Июль 1904.
СПбГМИСР, КП-3970

Весь опыт Талашкина, включая храмостроительство, стал для Н. К. Рериха настоящим краеугольным камнем возводимого им здания культуры будущей России. К нашему времени на эту тему уже написана целая «библиотека» различных изданий. И первой книгой в этой «библиотеке» явилась рериховская по форме и содержанию монография «Талашкино», изданная петербургским объединением «Содружество» на следующий год после первой поездки Н. К. Рериха в Смоленск. Это прекрасно иллюстрированное издание, целиком посвящённое талашкинским мастерским княгини М. К. Тенишевой, открывалось статьями С. К. Маковского и Н. К. Рериха. Примечательно, что Николай Константинович называет свой текст «Воспоминания о Талашкине», демонстрируя своё желание помнить и не забывать о том, что было едва ли не сегодня. Так подстрочно он отнёс явленное чудо Талашкина в разряд неоспоримых ценностей, к Вечной памяти. И писал пророчески, переносясь в своих мыслях через весь муторный XX век:

«Конечно, в настоящее время, а может быть, и в ближайшие дни искусство будет особенно далёким от нас, заслонённое другими событиями жизни. Может быть, ещё никогда русская мысль не удалялась так от искусства, как сейчас. Но тем приятнее в эти дни мечтать об искусстве. Приятно сознать, что, может быть, хотя бы путём временного удаления, мы ближе подойдём к нему, к его жизненной сущности. Может быть... И глаза наши, полузакрытые, откроются на многое вечное.

К этому сроку нужна работа. Нужны усилия не только отдельных личностей, лишённых ли дела, уходящих ли “в горы”, подавленных ли в своих лучших стремлениях. Нужны явления сильные, с широким размахом. Такое и дело княгини Тенишевой, крепкое в неожиданном единении земляного нутра и лучших слов культуры».

Ил. 18. Титульный лист монографии «Талашкино», изданной объединением «Содружество» в Санкт-Петербурге в 1906 году на французском языке.
Текст С. К. Маковского и Н. К. Рериха. Экземпляр во Вспомогательной библиотеке Стэнфорда (США)

Разве не о себе предвидел Н. К. Рерих, когда написал здесь об «уходящих “в горы”»? Разве не был весь сталинский период наполнен лагерями «лишённых дела», «подавленных» подвижников исконно русской культуры? Эти пророчества Н. К. Ре­рих записал в феврале 1905 года, когда наше общество окончательно «сдвинулось» от кровавых событий первой революции. И он без страха продолжил свой путь, чтобы глаза наши, полузакрытые, смогли в будущем открыться на многое вечное.

В 2012 году, изучая в библиотечных фондах Стэнфордского университета наследие семьи Рерихов, мы обнаружили французское издание «Талашкино» 1906 года (ил. 18). Именно с этого момента началась рериховская Русская культурная экспансия на Запад, чтобы в дальнейшем обратиться на Восток и заполнить весь мир. Русская весть понеслась по миру через, казалось бы, простую книгу с изящно расставленными иллюстрациями. Книга эта «выстроена» настолько стилистически безукоризненно, настолько грамотно и изысканно, что, можно не сомневаться, своего читателя она нашла, и ещё не один век найдёт. В ней Русская культура представлена в контексте разнообразия культуры европейской, и её авторы не являются «куликами», восхищающимися своим «болотом».

Слово «Запад» упоминается только в статье Н. К. Рериха пять раз – одновременно в убедительном и уважительном тоне:

«В Талашкине неожиданно переплелись широкая хозяйственность с произволом художества; усадебный дом – с узорчатыми теремками; старописный устав – с последними речами Запада. Многое непримиримо. И в непримиримости этой особый пульс, который выявляет нашу многогранную странную жизнь.

Этот пульс во всех силах Талашкина. Особый уклад получает и сельскохозяйственная школа, и художественная мастерская. В учениках и молодых мастерах пробуждается пытливый взгляд. На окрестное население, всегда близкое художественному движению Талашкина, ложится вечная печать вечного смысла жизни. Тысячи окрестных работниц и работников идут к Талашкину – для целой округи значение огромное; так протянулась бесконечная паутина лучшего заживления».

Подбирая иллюстрации этой книги, Н. К. Рерих впервые в своей издательской практике продемонстрировал всю «всемирную отзывчивость» русской души. Для него русское – это не обязательно нечто узконациональное. Быть русским для него – это значит уважать и любить не только свою Родину большую, общую, но и свою малую родину, чтить всех предков, включая незапамятных забудýщих родителей *, невзирая на их локальную этническую принадлежность, порой теряющуюся в веках. Быть русским для него – это значит понимать русский язык, историю своего рода и государства, и при этом с почтением относиться ко всем соседям и ко всем народам, населяющим или когда-либо населявшим нашу страну. Поэтому очень часто у Н. К. Рериха русское имеет не только славянское или древнерусское содержание, русское включает (его выражения) и финскую фантасмагорию, и пермский звериный стиль, и чарующие формы Востока, и многое другое – весь наш бесконечно разнообразный концерт культур.

Ил. 19–21. Н. К. Рерих. Книжные украшения. 1905. Воспроизведено: Талашкино / Текст С. К. Маковского и Н. К. Рериха. – СПб.: Содружество, 1905 (на русском) и 1906 (французском)

Ил. 22. Российский юрист-международник, историк, государственный деятель барон Михаил Александрович фон Таубе

Обо всём этом Н. К. Рерих напишет ещё не раз позже – уже в Европе, в США, в Китае, в Индии, напишет о том, что он воспринимает русскую культуру как всемирную. Но первой его книгой, книгой-вершиной, задавшей такую высокую планку, навсегда останется «Талашкино» 1905–1906 годов.

Обо всём этом Н. К. Рерих напишет ещё не раз позже – уже в Европе, в США, в Китае, в Индии, напишет о том, что он воспринимает русскую культуру как всемирную. Но первой его книгой, книгой-вершиной, задавшей такую высокую планку, навсегда останется «Талашкино» 1905–1906 годов.

В подтверждение этого тезиса отметим здесь лишь несколько иллюстраций, возможно, имеющих значение для понимания символики взаимодействия различных народных традиций в пределах русской культуры. Две из них (ил. 19 и 20) художник, видимо, выполнил в угоду своему другу, соученику по Петербургскому университету, дальнему родственнику и уроженцу Павловска барону Михаилу Александровичу Таубе (1869—1961) (ил. 22). На первой заставке (ил. 19) Н. К. Рерих трижды повторил в одной композиции геральдический образ древесного пня *. В 1920–1930‑е годы именно юрист-международник барон М. А. Таубе принципиально сдвинул с «мёртвой точки» рериховскую идею Пакта о защите культурных ценностей во время войн, поддержав и триединый символ его Знамени Мира.

Ещё один рисунок Н. К. Рериха в этой книге часто пропускают каталогизаторы его художественного наследия (ил. 21). Он вновь «маркирует» неподдельный, ещё с изварского времени, интерес мастера к простой русской вышивке. Хотя, быть может, именно этот образец кто-то назовёт вепсским или марийским, но ведь и эти народные наследия – тоже часть нашей общей Русской культуры.

Ил. 23–25. Талашкинские мастерские. Скатерть, стол и кресло, выполненные по эскизам
Н. К. Рериха. Воспроизведены в монографии «Талашкино»

Наконец, на нескольких страницах книги представлены интерьеры известного Теремка, выстроенного на хуторе Флёново по проекту С. В. Малютина. Мы видим не только рериховские картины и рисунки, но и мебель, выполненную по оригинальным эскизам Н. К. Рериха (ил. 23–25), – особый вклад мастера в развитие русского декоративно-прикладного искусства.

Ещё один важный этап, хорошо известный всем, обозначим так: «История русского искусства» под редакцией И. Э. Грабаря. Этот проект не стал проходным для Н. К. Рериха, отняв у него немало творческих сил в 1910–1914 годах. Художник входил в Совет издания, вышедшего в разных вариантах, от увражных, в твёрдом тиснёном переплёте, до самых малобюджетных, в мягкой обложке, выпусков. Для издания было подготовлено несколько сотен рериховских фотографий. Н. К. Рерих работал над текстом отдельной статьи для издания, желая представить русское искусство в развитии и во взаимодействии с различными культурными элементами. Об этом этапе Николай Константинович неизменно упоминал в контексте продолжения своего паломничества за подлинно русской стариной:

«Большое это было хождение по разным историческим местам. Всюду писались этюды, Елена Ивановна всюду снимала фотографии. Часть её снимков вошла и в “Историю искусства” Грабаря, и в другие труды, посвящённые памятникам старины» («Литва», 1936).

Издание выходило в московской печатне И. Н. Кнебеля в 1910–1913 годах, но из-за начавшихся во время Первой мировой войны немецких погромов окончено не было. Вышло только двадцать три выпуска из намеченных сорока. Выпуски должны были объединяться в шесть томов: выпуски 1–4 это том I, выпуски 5–8 – том II, выпуски 9–12 – том V, выпуски 13–17 – том III, выпуски 18–22 – том VI и, наконец, выпуск 23 – это целый том IV.

Ил. 26. Печоры. Успенский Псково-Печерский монастырь. Малая звонница обители. Надвратная церковь Николы Ратного. Построить церковь предложил игумен Корнилий, а воплотил идею в 1564–1565 годах архитектор Пётр Заболотный.  Воспроизведено: Грабарь И. Э. История русского искусства. – М.: изд. И. Н. Кнебеля, [1910]. – Вып. 2 (т. I). – С. 261.
Это место запечатлено Н. К. Рерихом на нескольких его этюдах и картинах 1903–1922 годов

Ил. 27. Печоры. Успенский Псково-Печерский монастырь. Большая звонница обители. 1523–1800 (датировка точно не определена). Воспроизведено: Там же. – С. 269.
Это место запечатлено Н. К. Рерихом на картине «Дом Божий» и этюде 1903 года

Ил. 28. Печоры. Успенский Псково-Печерский монастырь.Вход на малую звонницу обители. Воспроизведено: Там же. – С. 279.

Ил. 29. Печоры. Успенский Псково-Печерский монастырь. Крыльцо на южном фасаде ризницы. XVI в. Воспроизведено: Там же. – С. 280.
Это место запечатлено Н. К. Рерихом на картинах«Дом Божий» и «Псковский погост» 1903–1904 годов

Ил. 30. Церковные ворота в погосте Сенно близ Пскова. XVIII век. За ними – церковь Св. Георгия Победоносца (1562) с пределом в честь Святителя Феодосия, архиепископа Черниговского (1899). Воспроизведено: Там же. – С. 282.
Данный памятник был запечатлён Н. К. Рерихом на нескольких вариантах полотна «Псковский погост» (1903–1904) и в других его произведениях

Ил. 31. Печоры. Крепостные стены Успенского Псково-Печерского монастыря. Башня верхних решёток. Воспроизведено: Там же. – Вып. 3 (т. I). – С. 283.
Это место запечатлено Н. К. Рерихом на его этюде 1903 года.

Ил. 32. Псков. Обработка окон в доме И. И. Сутоцкого. Конец XVII века. Воспроизведено: Там же. – Вып. 3 (т. I). – С. 291.
Это место запечатлено Н. К. Рерихом на его рисунках 1903 года

В издании были прекрасно изданы фотографии, созданные в результате сотрудничества трёх Рерихов: Елены Ивановны, Николая Константиновича и его брата Бориса Константиновича. О степени участия каждого в этой общей работе остаётся ещё много вопросов. Очевидно, что из-за ошибок публикаторов некоторые снимки при воспроизведении потеряли своих подлинных авторов, именем Б. К. Рериха подписаны лишь семь снимков, вышедших во втором и третьем выпусках (ил. 26–32). Об этой странице истории семьи Рерихов необходимо написать отдельное масштабное исследование на основе тщательного сопоставительного изучения ряда музейных и архивных собраний, таких, как фотоархив Института истории материальной культуры РАН (материалы Н. К. и Б. К. Рерихов), архив М. В. Бабенчикова в Российском архиве литературы и искусства (фонд 2094), Государственный научно-исследовательский музей архитектуры им. А. В. Щусева (материалы Б. К. Рериха), архив Н. К. Рериха в Отделе рукописей Государственной Третьяковской галереи (фонд 44) и т. д.

На композиционно безупречных снимках можно видеть многие исконно русские православные святыни, любимые Рерихами, такие как церковь Спаса Преображения на Нередице, Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, комплекс псковского погоста Сенно (с церковью Святого Георгия, звонницей и ставшими известными на весь мир благодаря Н. К. Рериху «лебедиными» воротами), псковскую церковь Успения с Пароменья, собор Василия Великого в Овруче, собор Георгия Победоносца в Юрьеве-Польском, а также гражданскую архитектуру. Разглядывая фотографии, мы можем следовать за мыслью Н. К. Рериха, который предлагал не забывать о том, что русская гражданская архитектура не менее значительна, чем палаты в Венеции.

Следующее знаковое начинание, естественное для Н. К. Рериха, – это «Русская икона» (ил. 33). Возможно, кто-то заметит, что перед нами лишь одно из многих изданий того времени, посвящённых русской иконе, но для Николая Константиновича это было очень важное выступление. Здесь мы приводим его целиком (ил. 34–39).

Издание выпускалось петербургским Товариществом Р. Голике и А. Вильборг в 1914 году. Редактором его выступил С. К. Маковский. Всего вышло три выпуска (I том). Издание выходило каждые два месяца и, как и предыдущее начинание, прекратилось в связи с началом Первой мировой войны. Но мы всё равно не можем не восхищаться единственным томом роскошного, крупноформатного (34,8 × 26,0 см), богато иллюстрированного издания, отпечатанного на бумаге верже. Иллюстрации воспроизведены в технике автотипии, фототипии, литографии и цветной печати. За художественное оформление издания отвечал Г. И. Нарбут, выполнивший обложку, титулы, инициалы, заглавия, концовки, рамки и другие украшения. Издание выходило ограниченным тиражом – менее 1000 экземпляров, 50 комплектов печатались на голландской бумаге нумерованными, а по желанию подписчиков – именными.

Н. К. Рерих был приглашён в состав редколлегии и авторского коллектива, куда, кроме него, вошли выдающиеся художники и искусствоведы Серебряного века, такие как С. К. Маковский, П. И. Нерадовский, Н. Н. Пунин, А. И. Соболевский, И. Я. Билибин, П. П. Муратов. «Русская икона» вышла при ближайшем участии Общества изучения древнерусской иконописи, крупнейших коллекционеров и исследователей русской иконы того времени: А. Ф. Гауша, И. С. Остроухова, С. П. Рябушинского, Б. И. и В. Н. Ханенко, М. К. Ушакова и других. В книге представлены выдающиеся образцы византийской, новгородской, московской, ярославской, строгановской иконописных школ. Будучи первой после редакторского вступления, статья Николая Константиновича открыла весь исследовательский ряд книги. Впервые после лекционного курса «Художественная техника в применении к археологии», куда вошли отдельным блоком лекции «Художники Древней Руси» (1898–1899), Н. К. Рерих затронул ближайшие задачи изучения иконописи, упомянул проблемы восприятия в обществе средневекового культового искусства.

Ил. 33. Г. И. Нарбут. Титульный лист первого сборника «Русская икона» (СПб.: Товарищество Р. Голике и А. Вильборг, 1914). © Библиотека Российской Академии наук (Санкт-Петербург)

Ил. 34. Страница 14 первого сборника «Русская икона» (СПб., 1914). Библиотека Российской академии наук (Санкт-Петербург)

Ил. 35. Страница 15 первого сборника «Русская икона» (СПб., 1914). Библиотека Российской академии наук (Санкт-Петербург)

Ил. 36. Страница 16 первого сборника «Русская икона» (СПб., 1914). Библиотека Российской академии наук (Санкт-Петербург)

Ил. 37. Страница 17 первого сборника «Русская икона» (СПб., 1914). Библиотека Российской академии наук (Санкт-Петербург)

Ил. 38. Страница 18 первого сборника «Русская икона» (СПб., 1914). Библиотека Российской академии наук (Санкт-Петербург)

Ил. 39. Страница 19 первого сборника «Русская икона» (СПб., 1914). Библиотека Российской академии наук (Санкт-Петербург)

Вместе с другими авторами издания он поучаствовал в общем обзоре развития русского культуры в связи с изучением иконописи, в котором были затронуты и проблемы взаимодействия художественных традиций эллинизма и Ближнего Востока, выразившиеся в отечественном искусстве. Момент, когда Н. К. Рерих сказал своё высокое слово о столь любимом им явлении русской культуры как икона, был очень важен.

«Государь проникновенным словом и примером указал начальствующим всё глубокое значение наших священных изображений» («Письмо художника», 1914).

Значит, накануне величайших потрясений дошла мысль художника до руководства страны, значит, ему удалось запустить иной «спусковой механизм» русской жизни, отодвигающий народ от пропасти и распада. Это упоминание императора Николая II становится ещё более знаковым, особенно в свете того, что известно о поездках Государя по Волге и в Ростов Великий накануне принципиального решения о программах украшения Феодоровского Государева собора и Феодоровского Государева Русского городка в Царском Селе.

На что было упование мастера? На широкие, блестящие пути будущего, которые даёт русская икона. На творчество, сложенное глубоким мистическим смыслом. И на великое углубление, создавшее восторг, общий многим векам и народам.

В годы перед отъездом из России возникло ещё несколько воззваний Николая Константиновича, связанных с памятниками русской культуры. Он активно участвовал в судьбе Спаса-на-Нередице и Рюрикова Городища в Великом Новгороде, его беспокоили грубые реставрации и ремонты в ярославских, псковских и костромских храмах. И попытки переименовать простую русскую деревеньку Боровёнку также не оставили его равнодушным.

Вместе с Анатолием Лядовым и Сергеем Городецким он публикует в «Биржевых ведомостях» письмо в редакцию под звучным названием «Опомнитесь!», в котором напоминает о непреходящем значении русского языка. Если И. С. Тургенев определил наш язык как великий и могучий, то Н. К. Рерих назвал его мудрым и красивым.

«Горько и страшно становится всякому русскому сердцу от мысли, что имена селений, из которых многие и многие имеют смысл исторический, из которых многие являются единственными источниками исторических исследований, стали доступны произволу забывающих родину и родное» («Опомнитесь!», 28 апреля 1912 *).

Ил. 40 и 41. Н. К. Рерих. Обложки двух изданий сборников С. М. Городецкого «Ярь». (СПб., 1907 и 1909). Собрание ИФР

В этом воззвании обращает на себя одна деталь – нарочито русский способ написания места и даты. В 1912 году три русских человека обозначили свой текст так: Петроград. Цветень, 28. Если первое обозначение относилось к будущему (Петроград возник на волне антинемецких настроений лишь 18 (31) августа 1914 года и просуществовал до 26 января 1924 года), то второе – к далёкому прошлому. Обозначая весенний месяц старинным и, увы, почти забытым русским словом цветень, авторы воззвания сознательно пошли на то, чтобы напомнить соотечественникам смысл многого утерянного нашим языком за века его безудержного европеизирования. Теперь мы даже не помним, что и само слово «календарь» в русском языке известно лишь с конца XVII века. До этого его называли мудро «месяцесловом». Апрель – «снегогон», «цветень». Каждый месяц «говорил» о себе незаменимые слова.С соавторами воззвания Н. К. Рериха сближало общее обращение к исконно народной символике. Для композитора А. К. Лядова в 1910 году он написал эскиз декорации к его сюите «Кикимора».

Для С. М. Городецкого – выполнил обложки к двум изданиям первого сборника его стихотворений «Ярь» (1907 и 1909) (ил. 40 и 41), в дальнейшем называл его «ведуном русского слова», «автором особенно близких для меня песен», «чутким художником» и «сердечным человеком» (20 ноября 1913). Во втором сборнике С. М. Городецкого «Перун» (1907) Н. К. Рериху посвящено стихотворение «Проводы», насыщенное древнеславянской образностью:

Скорее, жрец,
Зажги костёр!
Кричит птенец,
Кремень остёр.

Ил. 42. Предметы каменного века из археологической коллекции Н. К. Рериха.
Орудия на пластинах, пластины и микропластины со следами обработки и без, нуклеусы. Кремень. СПбГМИСР

В этих чеканных строках присутствует не только поэтическое впечатление, не только образный символизм. Здесь и буквальная, сермяжная правда жизни. В своём творчестве и научных занятиях Н. К. Рерих погружался в самые ранние эпохи человеческой культуры, он изображал на своих полотнах идолов, языческих жрецов, слушавших веления Неба, дававших заклятия – земное, водное, огненное. Наконец, и кремни – орудия каменного века – стали на много лет предметом его археологических изысканий во многих местах Валдая (ил. 42), как раз неподалёку от защищаемой ими Боровёнки…

Рядом с Боровёнкой ещё одна станция Николаевской железной дороги – Алё­шинка. От неё четыре километра через посёлок Корыхново до следующего важного пункта на карте символической «Державы Рериха» – села Мшенцы, также когда-то «открытого» Н. К. Рерихом. Это небольшое местечко в бывшем Валдайском уезде Новгородской губернии (ныне – в Бологовском районе Тверской области), как и прошлые века, – центр трепетного потаённого паломничества.

Ил. 43. Основатель Санкт-Петербургского государственного музея-института семьи Рерихов
Людмила Степановна Митусова во Мшенцах. 2000. Фотография В. И. Разумова. СПбГМИСР, КП-3714

Всемирным русским магнитом Мшенцы стали благодаря единственному упоминанию в очерке художника. Сам он мог обратить на это место внимание, листая иллюстрированный путеводитель по Николаевской железной дороге, изданный Управлением железных дорог в Петрограде в 1914 году. В сведениях о хорошо знакомой ему станции Лыкошино указано: «В 5 верстах село Пирос. К югу в 6 верстах при озере деревня и погост Мшенцы. Там когда-то была мужская пустынь, в 1764 году пустынь была обращена в приходскую церковь Святой великомученицы Параскевы Пятницы». До конца XIX века это было подворье Киево-Печерской лавры. Деревянная церковь, построенная в 1826 году, сгорела, и на её месте, на пожертвования многих, в том числе московской семьи Аркановых, в 1864 году по образцовому проекту в стиле архитектора К. А. Тона был построен каменный однопрестольный храм во имя Святой великомученицы Параскевы. Цоколь церкви сложен из тёсаного валунного камня. Один из таких камней теперь – рериховский, с мемориальной доской, лежит на лугу неподалёку между церковью и одним из родников.

Этот валун благодаря Н. К. Рериху стал для многих воистину священным камнем, прибежищем рериховской мысли. Вот уже век он хранит его касания и касания многих других подвижников русской культуры, потянувшихся к этому месту вслед за ним [ил. 43]. Мемориальная доска, установленная на камне, то исчезает, то появляется вновь [ил. 44 и 45]. Мы наблюдаем её с 1970‑х годов, сначала по фотографиям из архива Павла Фёдоровича Беликова, со времени, когда она появилась здесь по инициативе этого видного мыслителя, последователя Н. К. Рериха, потом по собственным ежегодным поездкам. Священный камень стоит, целебные родники бьют…

Ил. 44 и 45. Изменение внешнего вида мемориальной доски на священном камне во Мшенцах
Слева – снимок 1970-х годов из архива П. Ф. Беликова (Эстония), справа – снимок 6 июня 2012 года.

Среди зелёного, мшистого луга, около овечьего стада наехали на ключ живой воды. Среди кочек широкая впадина, неотпитая чаша. Яма – сажени в две с половиной шириной. Сажени три или четыре глубиной.«Не то чудо, что ещё живы русалки. Жив ещё “честный лес”. По городищам захоронены храмы. И не показались миру до сей поры. Верно, не время ещё. А вот чудо.

По краям всё заржавело, забурело от железа. В глубине празелень, синие тени, искры взлётов. Бьёт мощный ключ, песок раскидывает. Пахнет серой. Студёная вода полна железом и пить трудно. Сильно бьёт родник по камням. Бежит в поле речкою. Никому и дела нет.

Такой ключ в селе Мшенцах» («Неотпитая чаша», 1915).

В церкви хранится чудотворный резной образ Святого Николая в прекрасной серебряной ризе [ил. 46–49]. Типаж этого образа, исполненный на липовой доске высотой в два аршина, вдохновил художника на создание нескольких произведений, посвящённых святителю (ил. 50 и 51).

Ил. 46. Резной образ Николая Чудотворца в серебряной ризе до современного поновления.
Церковь Святой великомученицы Параскевы Пятницы. Село Мшенцы. Бологовский район Тверской области. 11 сентября 2005 года.

Ил. 47. Резной образ Николая Чудотворца в серебряной ризе после поновления.
Церковь Святой великомученицы Параскевы-Пятницы. Село Мшенцы. Бологовский район Тверской области. 6 июня 2012 года.

Ил. 48. Фрагмент резного образа Николая Чудотворца в серебряной ризе после поновления.
Церковь Святой великомученицы Параскевы-Пятницы. Село Мшенцы. Бологовский район Тверской области. 6 июня 2012 года.

Ил. 49. Фрагмент резного образа Николая Чудотворца в серебряной ризе до поновления.
Церковь Святой великомученицы Параскевы-Пятницы. Село Мшенцы. Бологовский район Тверской области. 11 сентября 2005 года.

Ил. 50. Н. К. Рерих. Св. Никола. 1916.
Национальный музей «Киевская картинная галерея», Ж-1221.

Ил. 51. Н. К. Рерих. Св. Никола. 1916.
Государственный музей искусства народов Востока (Москва), № 5559 II.

Он здесь представлен во весь рост в архиерейском облачении, умело украшенном знаками Троицы [ил. 49]. В верхних углах ризы в облачном сегменте изображены полуфигуры Христа и Богоматери. Христос правой рукой благословляет, а левой держит Евангелие. В руках Марии омофор. Нам довелось видеть образ ещё до реставрации [ил. 46]. Ныне все главы украшают венцы, подобные лубочным, в правой руке святителя – стальной меч, в левой – дарохранительница [ил. 47 и 48]. В вариантах образа в левой руке святитель держит град или храм.

Однажды в рождественские дни 1914 года у Н. К. Рериха был сон-видение, в котором вместо желанных «волхвов со звездою» к нему пришли Прокопий Праведный и Никола-святитель. После речи Прокопия Праведного вышел седоватый Никола и поднял меч, а к нему придвинулись люди, их было много, и они молились:

«Никола милостивый! Ты – чудотворец! Ты – могучий! Ты – святитель! Ты – воинствующий!
Ты – сердца побеждающий! Ты – водитель мыслей истинных! Силы земные ты знающий!
Ты – меч хранящий! Ты – городам заступник! Ты – правду зрящий! Слышишь, владыко, моления?
Злые силы на нас ополчились. Защити, владыко, пречистый град! Пречистый град – врагам озлобление!
Прими, владыко, прекрасный град! Подвигай, отче, священный меч! Подвигни, отче, всё воинство!
Чудотворец! Яви грозный лик! Укрой грады святым мечом! Ты можешь! Тебе сила дана!
Мы стоим без страха и трепета».

Но трепет испытает каждый, кто сможет добраться в этот Богом хранимый уголок исконной России. В храме находится и икона святой Параскевы Пятницы, чтимой на Руси так же горячо, как и образ Николая Чудотворца. А у одного из самых обильных родников, у края карстового провала, глубину которого не могут точно определить и сейчас, у той самой чаши неотпитой, устроена часовня Казанской иконы Божией Матери (ил. 52). Как говорит семейное предание Митусовых, именно образ Казанской иконы чтился не только в семьях Голенищевых-Кутузовых и Митусовых, но и у Рерихов, находящихся с ними благодаря Елене Ивановне в близком родстве.

Старожилы передают из уст в уста, что один из списков Казанской иконы был обретён перед началом Отечественной войны 1812 года именно в селе Мшенцы. Икона лежала на дне водоёма, и при каждой попытке поднять её на поверхность образ терялся. Местные жители рассказали об этом своему священнику. И только после того, как батюшка совершил Божественную литургию, икону Богородицы достали из воды и торжественным крестным ходом перенесли в тогда ещё деревянный храм великомученицы Параскевы. Там Казанский образ Божией Матери находился более ста лет. А на месте чудесного обретения иконы построили часовню.

Ил. 52. Мшенцы. Водосвятие у часовни Казанской иконы Божией Матери над ключами. 2013

Ил. 53. Н. К. Рерих. Князь. 1916. Государственный музей искусств Узбекистана (Ташкент)

Так и стали для Н. К. Рериха Мшенцы символом России и залогом его духовного подвига.

В год обретения этой национальной святыни Николай Константинович написал программную статью «Слово напутственное» (1916). Уже в её названии чувствуется, что, с одной стороны, он прощается с родной страной, а с другой – готовится к новому этапу борьбы за ценности русской культуры за её пределами.

«На далёких русских равнинах подчас вообще ещё не знают, что такое картина».

Именно тогда появились десятки картин в контексте этого ощущения. Именно поэтому в восприятии многих современников Н. К. Рерих был и остался идеологом Русского стиля в искусстве начала XX века. И здесь понятие стиля выходит далеко за пределы собственно изобразительного искусства. Утверждается стиль как образ истинной русской жизни, стиль как фигура исконной русской речи. Художник словно торопится донести до русского народа озарившие его образы святых угодников, князей-воителей, неведомых старцев, тружеников, волокущих огромные ладьи, всех тех мощных деятелей прошлого, которые и составили русскую культуру. Он даже берётся за несвойственный ему жанр – пишет портрет «Князь» (1916) (ил. 53), которого в этой жизни никогда не видел. Получился совершенно новый тип портрета-припоминания, – скорее всего, из его нового художественного озарения, – наполненный подлинно русской стилистикой, в которой сплавлены в типично рериховском единстве варяжские детали одеяния, византийская орнаментальность фона и древнерусская разработка лица, напоминающего облики храмовых декораций соборов Владимира и Юрьева-Польского.

Продолжатель дела основателей Феодоровского государева русского городка

О Феодоровском Государевом городке, который его подвижник М. П. Капралов всегда уважительно величает Русским, мы подробно говорим в других статьях. Здесь бы хотелось его вспомнить в связи с тем, что Н. К. Рерих явился продолжателем дела основателей Феодоровского Государева Русского городка на чужбине. И в этом он вновь остался верен Высокому Русскому стилю, ибо вера и верность – главные его признаки.

Уехав из России, Николай Константинович не растерял своего отношения к русской культуре и свежести её восприятия. Посетив ненадолго Алтай, он обнаружил там давно чаемый им мир удивительных староверов – хранителей традиционной русской культуры.

Ил. 54–59. Село Верх-Уймон. Алтай. Август 1926 года.
Фотосъёмка Центральноазиатской экспедиции Н. К. Рериха. Музей Николая Рериха (Нью-Йорк)

Ил. 60. Ю. Н. Рерих. Головной убор женщин в кочевье Рати. Северный Тибет. 28 марта 1928.
Воспроизведено: Мельников В. Л. По лицу Земли. Географические карты XVI–XX веков в Музее-институте семьи Рерихов: [Каталог выставки] / Отв. ред. А. А. Бондаренко.  – СПб.: Рериховский центр СПбГУ; Вышний Волочёк: Ирида-прос, 2007. – С. 85. – Табл. LXVII